Обновлённому «Манежу» уже три года, но работа мастерской «Циркуль» над интерьерами Центрального выставочного зала до сих пор привлекает внимание. Расскажите, с чего началась и как проходила ваша работа?
Всё началось с того, что в журнале «Собака» вышла моя статья о состоянии петербургской архитектуры, которую увидел Павел Пригара, назначенный директором Манежа. В результате Пригара, председатель Комитета по культуре Константин Сухенко и ректор Академии художеств Семен Михайловский, которого я знаю много лет, позвали меня в Манеж – для начала просто походить, посмотреть пространство выставочного зала. В мае 2015 года, когда я пришел, работы были в замороженном состоянии: то, как видели Манеж эти трое членов Попечительского совета, совершенно не совпадало с существовавшим проектом реконструкции. Прежде чем взяться за работу, которую предложили нашей мастерской, я представил свою концепцию. Неделю один ходил по Манежу и размышлял, что можно сделать. В результате мы показали первый вариант – от того, что получилось в итоге, он отличался сложноподчинённостью: больше архитектурных конструкций и фиксированного света на потолках. С точки зрения стационарной музейной компоновки всё это было удобным, но оставляло меньше вариативности для кураторов выставочных проектов длиной один–два месяца, какими сейчас живет Манеж. Затем мы пошли по пути упрощения проекта, который несколько потерял в художественной составляющей, но стал лучше подходить к специфике выставок Манежа. Например, в нашей мастерской был сделан экспозиционный дизайн выставки «Китайская армия», которая многим понравилась. Мы зашли в проект и начали работать «с листа».
Сейчас мы автоматизируем в работе мастерской всё, связанное с планами и графиками, но в Манеже мы не могли составить график работы, потому что были только дедлайны. Надо было успеть к началу Международного культурного форума в середине декабря 2015 года – и мы успели. Сделать за полтора месяца проект на четыре с половиной тысячи квадратов, а потом три месяца жить в Манеже – такой опыт интересен, но для работы мастерской он почти смертелен: когда ты посвящаешь себя одному объекту, то все остальные оказываются подзаброшены, и о тебе начинают забывать. После Манежа мы полтора–два года сидели без работы, и очередь из заказчиков вернулась только к 2018 году. За всё прошедшее время нет ни одного человека, который бы пришёл и сказал: «Мне так понравился Манеж, я хочу с вами работать», – и для меня это загадка. Начиная работу в Манеже, я, естественно, думал о пиаре.
До Манежа у вас уже был опыт таких масштабных работ по реконструкции?
У нас есть много работ, связанных с сохранением и приспособлением объектов культурного наследия. Можно выделить Дом Проппера – жилой комплекс «Голландия». Этот объект – не менее интересный опыт, чем Манеж: мы делали как сам проект со всеми интерьерами, так и рекламную стратегию, нейминг, – по завету великого Нимейера, «проектировали до вилки». Очень интересной была реконструкция Сестрорецкого курорта с воссозданием утрачённого курзала – очень серьезный объем работ был скрупулезно проработан и полностью согласован во всех инстанциях. Он занял больше времени, чем «Манеж», но, к сожалению, после смены собственников им занимается другая мастерская. Наши проекты – воссоздание дачи Вырубовой в Комарово, воссоздание дачи Ю. Буш (Голуновой) в Шувалово. У нас очень много работ по приспособлению для современного использования.
В чем было отличие Манежа, кроме сжатых сроков и большой ответственности?
Кваренги! Мы поучаствовали в проекте Кваренги, и это было круто! Получив такую возможность – реконструировать выставочный зал, единственный в городе с 1970-х годов, – ты имеешь право бросить все остальное и заниматься проектированием одного объекта.
Когда вы ходили по Манежу в первый раз, какое решение приняли прежде всего и что изменили?
Убрать кассы от входа и перенести их в аванзал. На самом деле, мы исправили историческую несправедливость в отношении зрителя – этого многие не поняли, но с моей точки зрения было принято правильное решение. Ни в одном музее мира нет такого: ты пришел в выставочное пространство и застрял в тамбуре. Сейчас ты можешь зайти в зал, увидеть как выглядит выставка, и если тебе понравилось, пойти и купить билет. Либо спуститься в кафе, а после заинтересоваться выставкой и её посмотреть. У нас была идея поставить маленький механизированный гардероб, как в музее Уитни в Нью-Йорке, но к сожалению это оказалось очень дорого.
На какой еще западный музей вы ориентировались?
Прообразом был Hamburger Bahnhof в Берлине. Раскрою секрет: образ аванзала в первом варианте проекта был решен под определенные работы Томаса Сарацено. Лет восемь назад я увидел в Hamburger Bahnhof его выставку, и мне захотелось привезти надувные шары Сарацено на открытие Манежа, чтобы в следующие полгода всякая экспозиция начиналась аттракционом, как любой музей за границей. Только 10 процентов людей, посещающих музеи, идут на арт, все остальные идут полистать журналы, попить кофе, потусоваться, – и увидеть какой-то прикол.
Как вы относитесь к Венецианской хартии? Конногвардейский манеж был перестроен в выставочный зал без её учета…
Кроме фасада здания, внутри Манежа нет ни одного предмета охраны, и это развязало нам руки. Я живу в Петербурге и люблю его, в ином случае Манеж мог выглядеть сегодня по-другому. Мы немного убрали свои амбиции и поступили довольно тактично, не раздражая градозащитное лобби.
С какими проблемами вы столкнулись при реализации? Техническими, материальными, людскими?
Всё перечисленное, от начала и до конца. Обойти их удалось тем, что мы жили на стройплощадке. Помню, пришла информация, что завтра должны приехать с проверкой большие чины. Зал был в принципе готов, но везде пыль, грязь, и так далее. Я собрал 150 строителей, заказал для всех пиццу, и попросил остаться на ночь всё отмыть. Естественно, с утра никто не приехал, но Манеж был настолько чистый, что можно было проводить Венецианское биеннале.
Слезы отчаяния были, когда перед самым открытием случился пожар. Мы с директором Манежа, накрывшись мокрыми простынями, бросились в огонь вытаскивать сервера, а на нас падали горящие балки. Все настолько были увлечены этим объектом, что нам не было страшно.
Есть ощущение, что Манеж, сделанный вашей командой – Пригара, Михайловский, Кривенцов, – по прошествии лет будет таким же срезом эпохи и зеркалом своего времени, как и открытый в 1977 году.
Я много думал об этом. Сейчас мы живем в эпоху современного искусства конца XX – начала XXI века, которое по преимуществу и показывается в Манеже. Когда настанут 2020 – 30-е годы, то, возможно, дерево в оформлении зала не будет работать так, как сейчас. Этот зал не должен жить в одном интерьере больше 50 лет. Может быть, в 2045 году придет другая команда, и сделает его абсолютно по-другому. Он должен меняться, потому что Манеж – это в первую очередь архитектура Кваренги, а я всего лишь создал наполнение.
ПАВЕЛ ПРИГАРА, директор ЦВЗ «Манеж»
Изначально планировалось, что зал не будет связан с одним определенным видом искусства. Мы искали внутреннюю концепцию, которую можно достаточно просто сформулировать, и появилось словосочетание «пространство возможностей». Мы не можем превратиться в концертный или театральный зал классического вида, но принимать в выставочном зале другие, нетипичные для него виды искусства, было одной из главных идей. Мы не можем похвастаться супер-акустикой, но, тем не менее, в Манеже проходят концерты симфонической музыки, как часть общего художественного процесса и единого художественного пространства. Мне кажется, в рамках существующего архитектурного решения кураторы и авторы проектов чувствуют свободу. В Манеже прошло уже много различных событий, и все они тому доказательство. Когда появился иммерсивный проект «Хранить вечно», то к нашему удивлению и радости мы поняли, что он будет здесь органичен, – в том числе и потому, что в Манеже правильные пространственные и технические решения. Пару лет назад один из арт-критиков впервые публично назвал нас «кунстхалле» – в переводе с немецкого «зал искусств». Действительно, Манеж способен быть местом, где возможен союз разных видов искусств. С моей точки зрения, искусство движется в сторону более сложных высказываний, не ограниченных только изобразительными приемами. Разделив два бренда – «Манеж» и «Музей искусства Санкт-Петербурга XX–XXI веков», мы стараемся избегать музейности и влияния музейной концепции на все события, которые происходят в Манеже. Для нас очень важно быть разными – именно быть, а не казаться. Обсуждая в 2015 году, во что должен превратиться Манеж, мы с первых слов разговаривали с Александром Кривенцовым на одном языке.
